Юрий Завадский

Л.Ф. Лосев. О Раневской. М., 1988.

Годы связывают нас сложными, насыщенными всяческими противоречиями и все же — утверждаю — прекрасными взаимоотношениями. Она и не предполагает, что я часто думаю о ней, о ее своеобразном одиночестве. Хотя она знает, как высоко чту ее огромный талант, ее человеческую неповторимость, ее беззаветную одержимость театром, ее жестокую требовательность — к себе в первую очередь. Она знает, как любит ее зритель, но не догадывается, что партнеры по театру, хотя и побаиваются, но тоже любят ее — ведь есть в ней, в ее мощном таланте, притягательная, покоряющая сила. Живет в ее сердце прекрасная доброта, душевная щедрость, и открывается она нам всем со сцены неотразимым обаянием. Семнадцать часов. Спектакль начинается в девятнадцать. Но Фаина уже в своей гримерной — первая из всех участников спектакля. Если вы в эти минуты заглянете к ней, вас поразит и встревожит вид этой бесконечно усталой, бледной женщины — в ее лице ни кровинки, руки бессильны, глаза печальны и горестны. Как же она будет играть? Но когда она появляется на сцене, встреченная аплодисментами, — ее будто подменили! Где находит она силы, чтобы стать такой — помолодевшей, задорной, собранной, слитой с ролью? Это и есть одержимость таланта.

Но вот спектакль сыгран. Она раскланивается, идет к себе. И в ту же минуту, как она сошла с подмостков сцены, силы покидают ее. С трудом добирается она до своей комнаты, где долго будет разгримировываться, переодеваться... Из-под навазелиненного слоя грима возникает лицо Фаины Георгиевны, кажется, еще более бледное и горестное, чем оно было несколько часов назад. Вы заходите к ней. И сразу же с тревогой и огорчением спрашивает она: «Как было сегодня? Я так дурно играла!» «Но ведь это не так. Вы были великолепны», — пробуете успокоить ее. И Фаина Георгиевна, как ребенок, радуется: «Правда? А мне казалось...»

Она же знает, ей подтвердили это зрители, как она была прекрасна. И все же... пожалуй, она и верит и не верит зрителю. Желание быть безупречной в роли — пусть на пределе сил — рождает в ней постоянное недовольство собой.

Долго она приходит в себя, как бы снимая вместе с гримом сценическое напряжение, и последней покидает театр.

Многие зрители помнят Раневскую еще по роли Розы Скороход в фильме «Мечта». Они могут сравнивать — какой диапазон! — с драматическими ролями Берди, Вассы, Люси Купер...

Юмор ее пленителен... Как играет она, становясь замоскворецкой с головы до ног, Глафиру в «Последней жертве» Л Н. Островского — с великолепным чувством «расейского» говора! В этом проникновении в суть роли, в «чувствовании» автора, стиля она — удивительный художник.

Летом, на отдыхе, она расцветает. И тогда рассказывает множество неповторимых историй. Ее персонажи возникают с бабелевской парадоксальностью. Это не просто одесские анекдоты — это жизнь, увиденная и показанная удивительным художником.

Впрочем, о ней не расскажешь в коротких строках. Ее надо видеть и слышать на сцене, на экране...